Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

wow so kinky such pretty

Название: Paradise flower man / Парадайз
пейринг: эрик / чарльз ас южал
рейтинг; ноу
варнинг: параллели с грозой островского (совсем крошка) и порностихами набокова
саммари: "Добро, я, кажется, в раю"
спойлеры: кераунофобия, гомосексуальный контакт, завуалированная любовь втроём, сюрреализм, авторский текстиль, хёрт-комфорт-хёрт

и понял вдруг, что я в аду.

И в кошмаре, и в реальности ты путаешься в ногах, немеешь от холода в жилах и судорожно жуёшь пересохшие губы, вырывая у ветра комок зонта и чертыхаясь отчаянным шёпотом. Молния - это просто большая искра в облаках. Гром - это просто сильный треск высоко-высоко. Вы сделали всё что могли, доктор Леншерр, просто её сердце не выдержало. Ей было тринадцать лет, всего тринадцать лет, господи. Просто первая смерть. Как болит сердце, как же остро врезается спица на каждом шагу! Липкий лихорадочный пот...
Грянуло! Парализовало, ослепило! Дыхание застыло. Чёрное отчаяние ударило в лоб, сдвинуло зрение, и Эрик наугад рванулся в первую слюдяную дверцу, попавшуюся под руку. Хватаясь за белую стоечку, падая на неё, хрипя, он пытался почувствовать наконец воздух, обрести жгуче-тягостно ускользающую реальность.
Чей-то мелодичный крик, разбивающиеся бусины каблучного танца устремились прочь. Эрик заскрипел зубами. Тёплые руки на висках, тёплый, крошка тёмного шоколада, голос тает в ушах. Зернистый чёрно-белый мир клубился и рвался в глазах. У него - говорившего - были большие глаза. Эрик разжал пальцы.

Горячая пятерня ветра в волосах. Дверца растворяется перед ним, как крыло. За белой стоечкой царит она, кружевной синий рукав, тигровые полоски на переносице. За тяжёлым занавесом (прозрачная резина? слюда?) теплится его тень. Эксперт по розам, мой эксперт по розам.
- Чаааарльз?
Имя соскальзывает с её языка как капля карамели. Он выскальзывает из мутно-молочного кокона холодной комнаты для цветов. Такие блестящие волосы. Точки рыжего мёда по белой коже, эти веснушки собрать бы на язык. Она густо макает кисточку в синюю краску и проводит масляную черту по его щеке. Три серпа, три дольки лилии. Быстрый поворот - и полоска кобальта легла на его губу.
- Розы? - мягкий рокоток в его тембре. Эрик закрывает глаза, секунду проводит в тёплом тёмном тупике. Горько-сладкая, безумная секунда. Он каждый день покупает здесь розы, с той самой грозы. Сначала красные, потом первые попавшиеся, потом просто - как взбрендится им.
Быстрый жар жалит в губы, серебристый промельк языка. Серебряная вспышка сквозь веки, и Чарльз исчезает за занавесом, а она водит по своим губам синей кисточкой так сочно, что прозрачная капля сползает по подбородку. На губах Эрика синий след, химически-горький. Фотоаппарат повалился набок на коричневой обложке книги, которую Эрик принёс ему. "Марсий". Карточка уже в её передничке.

Мятная, сиреневая светозарность, ласково и опасно поднимается по улицам. Тяжёлое небо, свинец и перламутр, лиловые потёки. Рука Чарльза очень тёплая под воротником Эрика. У Эрика неделями кружится голова от запаха - вся квартира его полна погибающих роз. Так сладко, так обморочно сладко...
Грохнуло, обрушилось, лопуло по шву! Электрическая судорога прострелила тело, но поцелуй не оборвался. Когда Чарльз отпустил его, Эрик привалился к стойке, зажмурившись. Молния это просто искра, серебряная вспышка её кодака. Тёплые руки потянули его за талию.
- Чарльз, не надо.
Горькая карамель. Она стояла у двери, прижав ладонь ко лбу. Чарльз распахнул дверь в новый раскат, и Эрик хотел рвануться, сбежать, но Чарльз тянул его за руку наружу. Подом дёрнул. Упругий ветер хватил по губам и полетел дальше. Небо делало вдох перед ливнем. Сухое, гулкое - вспышла полоснула по глазам, и дыхание вязло в горле. Грохот ринулся на него сверху и сшиб.
- Чарльз, хватит! Хватит, я прошу тебя...
Это была уже не она. Ледяной дождь хлестал плечи и щёки, небо разрывалось и корчилось, и кричало, и смеялось. Ошибочно надрезанная артерия плюёт кровью, рвётся нить шва, а потом в белой комнатке на белой подушке белое личико и слёзы, и проклятия, ах вот как, не выдержало сердце?! Небо хохотало и падало. Эрик не мог собрать конечности, куда-то полз...
Тёплые пальцы на щеках, тёплый выдох в лицо. Я люблю тебя, я всё ещё люблю тебя, сквозь этот слепящий грохот, отчаяние, жестокость... Нам нужно только до перехода и обратно, быстро-быстро. Чарльз улыбался, чёрный ливень тёк сквозь него.
Нам не надо до перехода и обратно - сердце прошила игла - нет, не надо, не надо! Белый ужас молнии, летящая громовая погибель, и крутит, и крутит опять головокружение, но тёплые руки не пускают в обморок, и Эрик чувствует слёзы в ресницах.





.

@темы: one otp to end all otps, незаконченное

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Цитата

В витрине лежали сотни книг про прелюбодейство, и содомию, и убийства, а рядом - путеводитель по Нью-Йорку и модель статуи Свободы с термометром на голове.

Бойня номер 5, или Крестовый поход детей

краткий конспект моих идей

@темы: литература

---

Фанфик, навеянный Hozier - Take Me To Church

название: Jnxfzybt Подмена
Пейринг: типичен, эрик/чарльз, да
варнинг: оос дичайший. в омегаверсе вхарактерней пишут
Спойлеры: гомосексуальная связь, иллюзорный эпизод-фантазм-подложная реальность; убийство; убитая выстрелом в голову; ревность; тейк ми ту чёрч; наглое цитирование из дюма, набокова, Карамзина и проч., псевдоговорящие имена; есть даже параллели с ГП

Абзац первый, в котором нас знакомят с героями и вроде бы нагоняют символики
Абзац второй, эротическая вставочка It's time for a little kindness, i guess. посвящается полоске кожи макэвоя между джинсами и рубашкой
Аззац третий, нагнетание драмы и отвергнутой любви
Абзац четвёртый, в котором происходит расправа
Абзац пятый, в котором раскрывается суть притчи об иллюзорном и реальном
"

"...но разве для истинной любви, для подлинной ревности существует иная действительность, кроме иллюзий и химер!"

1.
Перед тем как войти в святую обитель, О Флаэрти вытер губы и пригладил волосы. Он сел на последнюю скамью.
Священник читал проповедь, все места были заняты. Волосы О Флаэрти были не так чисты, его костюм - не так параден. Он был худ, неврозен и чопорен.
Через проход от него сидел Лефрой, на второй от клироса скамейке. Он читал молитвенник, красиво разложив книгу на коленях, изящно склонившись. Кровь королей, вот он, вот он! Вчера я видел его во сне, и кажется, я видел его во сне целую вечность.
О Флаэрти смотрел на Лефроя. Его бросало в жар. Он кусал губы до крови.
Женщина справа от О Флаэрти - сущая фурия в трауре - вдруг резко прошипела, не лучше ли ему будет на воздухе, так громко, что обернулись все, и даже Лефрой. Он приложил палец к губам - старухе - и ободряюще улыбнулся в профиль - кому?!
Когда проповедь кончилась, О Флаэрти дождался Лефроя у ниши со святой водой. О Флаэрти извлёк пальцы из воды и замер, не закончив крестного знамения - Лефрой улыбнулся ему, касаясь воды, крестясь, выходя.

2.
За церковным кладбищем был лес, чёрный, прозрачно-тенистый, сладостно-сентябрьский, полные ветров ветви и листья на влажной земле. Человек в прекрасном чёрном костюме вошёл туда, похожий на повесу, похожий на пай-мальчика, похожий на студента, похожий на принца. Второй шёл за ним, он ещё пробирался по краю кладбища, и в самом движении его было что-то от ноты скрипки, от грусти, от обречённости. И одновременно его замирания были как дрожь волка, гримаса оборотня, настороженно и жадно следившего, не засекла ли его жертва.
Шорохи леса пали на них, отрезая от мира. Первый легко сошёл с тропинки и влёкся по листве, плавно, красиво, медленно. Второй шёл внизу, пока мог видеть своего ведущего, а потом сквозь жадные до крови ветви шиповника вырвался в лес, все шумы доверяя ему, замирая и срываясь, как уставший красться зверь.
Первый остановился. Кажется, он гладил серую грубоватую кору распахнутого над ними бука. Второй остановился тоже, не успевая спрятаться, не видя отступления. Он стоял очень прямо, кажется, сжав кулаки.
Оркестр, туш! Он обернулся и подошёл ко мне, так быстро, словно прошагнул сквозь время, и он стоял передо мной, чернильно-бледный, ангелоглазый, завораживающий, как снег. Багровый сок по белой бумаге - раскрылась его улыбка.
- Кажется, пора уже стать подобрее, сказал он, на каком-то лисьем, лесном языке. Я хотел не смотреть, но не мог.
Ты продеваешь руку в мою, как в перчатку. И когда я роняю тебя на землю, это как поворот в твоём танце. И ты смеёшься - когда я целую твои волосы, когда зубами мну и щиплю кожу виска, дальше - тончайшую за ухом, когда почти сворачиваю тебе шею, вгрызаясь, чтоб до крови. Ты знаешь движение, чтобы я пропустил выдох в пользу крика, стона, визга - я не помню, я оглох. Улыбка любопытства, когда ты стягивал с меня пояс, когда высвобождался из своих брюк, я колотился и корчился. Притереться было сладко, ритм, вниз-вверх, да-нет, жжение, щекотка, жар, вот так и умирают от смеха, или от радости, к чёрту время. Твоя бесконечная улыбка качалась передо мной, кажется, я со злости ударил тебя головой о землю, а ты поцеловал меня, и этого хватило. Один чёртов поцелуй, такой горячий, такой маленький, раскрыли и спрятали. Ты сидел, изящно изогнувшись, аккуратно вытирая бедро платком. Жемчуг - к слезам. Кажется, я тоже смеялся, зажимая себе рот. Ты встал, ты показал мне на прощание узенькую белую ладонь в известном жесте и отвернулся, и пошёл. Не знаю, сколько я протянул, прежде чем подорвался следом. Ты был в пяти шагах, помню.
Двое вошли в лес - и двое же вышли. Решение верно.

3.
Такси перед церковью нетерпеливо пробибикало. С заднего сиденья выпростала белые ноги безымянная блондинка. Лефрой остановился над ней, склоняя голову набок, щурясь с каким-то умилением. Из своей засады за церковными воротами О Флаэрти ловил их слова и смех. Лефрой целовал кольцо на её безымянном пальце. Удар жала в лицо. Она бодала его в лоб молитвенником. Чтоб ты сдохла. Позолоченные кудряшки. Вялое, но красивое лицо, жидкая улыбка - но яркая и грустная. Сердце билось где-то вне радара. Отчаянная глухота пульсировала. Картинка косела и расплывалась. О Флаэрти она была омерзительна, а ещё гаже делалось оттого, что Лефрой был чист, кристален, искристо и тепло счастлив под её улыбкой. Я заслужил, заслужил это, пожалуйста, пусть это прекратится, я уже наказан, пусть скорее пройдёт! Она стряхивала резкими, мамашистими движениями грязь с его пиджака, брюк, и тягала за загрязнившиеся волосы, смеясь и хмурясь одновременно. Они сейчас уедут, вот сейчас, всё равно остаётся только ждать, когда эта пытка временем кончится, она кончится! "Как, неужели опять?" - "Несчастный случай в буковом лесу" - "Глупый шаперон руж, ты же знаешь, чем кончилось" - "Ничего примечательного, моя золотая ласточка". Я умру - сколько можно - если они не уедут сейчас, в глазах и так уже темно. Он принял сигарету из её руки. Я начал фыркать в кулак, дёргаясь всем телом. Втянувшись наконец в такси, он выбросил недокурок, вслед за своим "Просто умора, если хочешь, дивная...".
О Флаэрти держал тлеющий окурок в пальцах. О Флаэрти размазывал его. Сыпкую ягодку ожоговой боли вдавил в мякоть ладони.

4.
Простые решения спасут Англию и королеву. с чего мне мечталось, что пистолет найти легко? Да с того, что это задачка для шестиклашки. Поаккуратней с вашими детишками, ребята, мой одноклассник застрелил учителя 20 лет назад. Его отец был охотник. Быстренько соорудить отцовскую фигуру не получится - ладно-с. Условия: я знаю парня, у которого есть пистолет. Разыграем вот что: "Продашь пистолет?" - "Ори погромче, полено" - "Может, мне с тобой общаться жестами?" - "Триста" - "Вот твои триста" - "Точно он тебе нужен? Смотри, парень, если что - отмывайся сам, я тебя не знаю" - "Ещё как нужен, ещё как отмоюсь". Или как-то так, детали ни к чёрту, но довольно дураков и на мою долю.
Лефрой, Джеймс, Лефрой, Лили, Лефрой, Дэвид, Лефрой, Тереза. Отлично для марша, потрясающе, прекрасно, дробно. Все имена выбросить, кроме одного.
Вечер-ночь-фонарь выбит. Браво, невинный неведомый товарищ. Браво, драматический рассудок.
Белая дверь на веранде. Глупо, правда, и отчего вечно эта хлористая, больничная бледность? Ладно, пойдёт, чтобы высадить. Каблуком в область замочной скважины. Хоть приоделся на праздничек.
"Никого не будет в доме", напевал злодей мысленно, в уме крадясь через кухню к лестнице наверх. Конечно, будет. Отбежка назад: они в карамельно-золотистом спектре кафе де мьель, несколько часов тому, О Флаэрти в скучном дожде через улицу. Промотаем на сейчас: она в ванной. Водит мокрыми ватными дисками по усталой коже. Двигаться нужно быстро. Кто-то в спальне, кто там, Нанни, и скорей-скорей, пока не дошло, кто там, пока не подал голос... Ванная. Белое и зелёное. Она обернулась, левый глаз не вытерт, лицо вытянуто, губы в начатом грудном "О" - я выстрелил. Жутко наморщилось зеркало, брызнув визгом, протекая кровью в горящей сердцевине. Она упала силиконовым кулём. Кто-то со всей силы грохнул по клавишам в голове - и он стоял передо мной, беззвучный, трясущийся, неживо бледный, оседающий на пол. На нём была расстёгнутая рубашка. Отталкиваясь ногами, он выбивался куда-то прочь. Детский крик прорезался за кулисами. Наверное, самое время бросить занавес вниз.

5.
Они сломали мне нос, они повредили мне что-то в животе. На что отменили суд Линча, я вас спрашиваю? С ними я не доживу до принятого суда.
Бессонница. Сердце панически скачет. В этом изоляторе хуже, чем под их ножищами. Конечно, О Флаэрти, баронет, говорит так, пока он здесь.
Но они больше не будут. Страсть выдохлась минут за пятнадцать. Закон клюнет в темечко, и придётся быть чопорными и культурными.
В чём причина, откуда начинается этот ужас преследований, палаческая бутафория тюрьмы? Может, может ли человек увязнуть в собственной фантазии, если совершит в ней что-то по косточкам-по ноточкам, доверившись злой игре рассудка?
- Вы упорствуете в заблуждении, мистер О Флаэрти. Мистер Лефрой знает вас в лицо, но он никогда не был с вами в злополучном буковом лесу. И всё же, фактически неопровержимо и несомненно, вы убили Лили Лефрой вечером вторника, надцатого тября и мист Ле рой нев-гар-ал-ги де ти Те ре Дэв...
Ослаблять внимание к таким вещам полезно для моего нынешнего состояния. Какой ловкий трюк, а? Выходит, мистер Лефрой, вы никогда не любили меня. Либо вы лжёте, либо лгут они, чтобы осудить меня за мою любовь к вам и дальше мысли не шедшую расправу.
Либо они правы, и тогда я не знаю, хорошо ли это.
- Мой добрый брат, не смотрите по сторонам, не знаете, какая катастрофа готовится для вас всегда. Я увидел его на улице. Впервые я вошёл в церковь за ним следом, это и было заблуждение, на том-то я и спятил.
- Мистер О Флаэрти, вы упорствуете в заблуждении.
Ждать, ждать, пока это кончится, ведь кончится же когда-нибудь, пожалуйста, уже довольно, я знаю, я был неправ, отпустите, отпустите!

@темы: one otp to end all otps

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

I wanna break the spell that you've created

название: Флейтист
пейринг: макфасси, макбербетч
рейтинг: но
варнинг: музыка, Набоков-ретел, фрагменты кручёностилизации
слова-спойлеры: гомосексуальная связь, кокаин, эксперимент, авторский текстиль, цитаты из Набокова в названиях частей, внутренние монологи, измена, флейта, такси, побег с соперником, аллюзии, дарк!Чарльз, два варианта одной фабулы

Часть 1. Минус - пространство

В холодном дневном буфете было только двое. Первый с тонким лицом эльфа и второй с резкими скулами и хищными глазами. Марк незаметно сложил тело на диванчик. Так мягко, так шёкотно бархат припадал к незащищённой воротничком коже, гипсовые маски трагиков морщились по стенам. Он механически щипал скатерть, не снимая с колен дрожащие руки. Первый спал; голова далеко запрокинулась на багровый валик спинки, обнажилось для впившегося взгляда всё его белое горло, расстёгнутый ворот рубашки сбился на плечо так, что был виден чёрно-лиловый любовный кровоподтёк вправо над ключицей. Второй быстро говорил что-то на чётком, но неправильном немецком в телефон, чиркая в листах на коленях. Стерильно-белый свет шёл лицу первого, резче дрожали острые ресницы, сочнее кровилась линия нежно приоткрытого рта. Руки Марка дёрнуло сильнее, дрожь стрельнула в локоть, в плечо и оборвалась на приступе паники, что вот сейчас что-то смертельное скрутит. Он улыбнулся во сне, тепло и слабо, и Марк болезненно улыбнулся тоже, ожидая, со сводящим спину волнением, что вот сейчас откроются глаза и иллюзорная улыбка станет яснее, реальней, раскроется целиком для зрителя. Он переместил голову чуть выше, под беззастенчиво выгодным углом, и Марк стиснул прыгающие пальцы, зажмурясь и мысленно считая свой пульс, колотившийся в голове. Когда он воротился в мир, резко сквозь радужную муть, эльф уже сидел прямо, широко раскрывая глаза, а его спутник поднялся и подбирал с места между ними портфель, запускал туда упругие листы, говорил что-то деловито. Поднимаясь гибко и плавно, юноша птичьи вытянул губы, веером бросил взгляд по буфету. Марк выдохнул, приняв лазоревый разряд. Приветственно дрогнули брови, и он уже отвернулся, уже проскочил чёрную спину стражника и скользнул прочь, сквозь отчаянную тишину, сквозь пустой свет и бурно пустеющего человека. Они исчезли, а Марк продолжал смотреть, блаженно и туманно, на тёмную афишу, открывшуюся после их исчезновения на стене за ними. Чёрный плющ крупной вязки и алый плащ, и его чистое лицо, и дудочка крысолова в лёгких пальцах - и всё за громоздью грубых восклицаний о возвращении беса-чудотворца в Гамельн.

Жаркий, больной гул оваций отгремел, запахнулся занавес, и теперь золотом люстр светился высокий буфет. Капало шампанское на свежие скатерти, перекатывался смех, холодные приветствия скользили и отзывались эхом друг другу за столами, за стойкой. Приём был маленький, но загляденье какой грациозный! Он сидел именинником, окружённый клюющим восхищением жеманных знатоков и душистых знаточниц. Дым от его сигареты казался опиумным, усмешка его высокомерного спутника была жуткой, торжествующей. Марк мёртво мучился в углу, толкая самого себя подняться. Голову жгло как от долгой шалой бессонницы, во рту стягивало всё сушью. Завтра он уедет чёрт-те куда, завтра он развеется навеки. Я скажу ему, всё равно что, я скажу ему, что меня зовут Марк Шпиллер, я выслежу его после вечера, и скомкаю, по-це-лу-ю, хотя его зверь меня размажет. Слова звучали в голове как бред вслух.
официантка повилась около их столика, острой осочкой подлетела к Марку. В плоской ладони её холодела бумажка, улыбка её со шлепком губ раскрылась над его ухом: "От герра Хавьера".
В первую слепую секунду Марк ничего не увидел в бумажке и чуть приподнялся в невероятном потоке неосознания, но вот проступили острые буковки на белом глянце. Марк прочёл всё трижды, проваливаясь и оживая, и посмотрел на них с досадливым, недоверчивым выражением лица. Герр Хавьер улыбался в упор, и улыбался так, что никакой не было спасительной возможности, никакой узкой лазейки. Поведя головой, Марк встал. Споткнувшись на середине зала и выбив дверь локтями, он выбежал из буфета.

Марк вырывался из такси как из капкана, цепляясь руками за дверцы и бурно молотя ногами. Гнусно и бездарно так поступать, герр Хавьер, я не сумасшедшая девчонка, просто я давно болен, и лечусь волшебным порошком, вот и вся причина конвульсий, и пусть всё это вслух. Он усмехнулся, поднимая воротник пальто, и обошёл такси, садясь назад со стороны открытой ночи. Марк втянулся обратно, подаваясь ниточкам в лёгких руках кукловода. Дверца съезжала и не хотела захлопываться, он перегнулся через Марка, защёлкнув наконец клятый механизм. Его волосы были на запах как шиповник, и горло тотчас заидневело, едва расправляясь, и Марк распластался по сиденью, ощущая в руках холодный ворс пальто, раздвоившееся на груди, скользь чистой тёплой рубашки, каждую горячую пуговицу. Какое-то безумное время он стискивал объятия, но вот мягкая усмешка прошла по лицу, его подбородок сильно запрокинули и поцелуй пришёлся куда-то в горло, и поцелуй был как тычок, и вот его уже отбросили. Моя флейта, ты её сломаешь! Дюжина дьяволов повторяла это в голове Марка, пока он судорожно расцеплял руки и ловил своё искажённое лицо в зеркале сквозь взор каменноликого китайца-таксиста. Гнусно и гнусно и если всё это шутка - он потянулся на переднее сиденье со своим свёртком в алой ткани, пристроил его и откинулся, в движении стягивая пальто. Рубашка с вечера, сказал кто-то, и Марк оглянулся в поисках нового лица, но смысла в этом было чуть. Он выгнулся, залезая на повороте на колени Марка, чёрно-белый, гипнотический, смеющийся. Птичья трель свиста порхнула в темноте, ведь Марк отчаянно жмурился, впивая всем собой каждую складочку, каждую впадину и трепещущий очерк его тела, полыхая, тая, но жар под его руками то отстранялся, то сужался, щекотка терзала шею, и всё было до рези, до слёз жестоко и сладко. Идиот, сказал он посмеиваясь. Улыбка его блестела в недоступной звёздам полумгле, его винное дыхание солодило, и светящийся взгляд его был чист как лунный родник.

Прутья скамьи сквозь все три улицы до гостиницы жили в рёбрах
кислый от яда язык хотелось выхаркнуть
вам просили передать надменный плюгай шероховато ёжился
картона квадратик записочно щурится
что
так островато
что значит прости, я уехали?
нож посреди горла встал

Часть 2. Плюс-время

Мы заправили фимиамами
Все газеты и весь театр
Сидим как на бочке,
в раздрае
Нам обещали, мы очень,
ждёмрады
июнь млеет голая кошка
твои афиши мнёт ветер
упруг и мягок
ты красив. хворушка
лижет колени
я до афишек падок
водка-стерва выжгла потроха
день валандается по буфету пустоглазый
ты сидишь
ты острее жжёшь
зажигалка гладко щёлк
в пальцах скатерчья труха
ты замечаешь меня сразу
твой сторож-трепач сердится,
губёхи раздул и ругани навалил
а у меня треньк-трёньк-тонг из сердца
ты - на него
а у меня
прёт желчь из жил
вы ушли. гудит и глухо
за окном орёт лазурь
я бежал на ор и растянулся
скула вспухла
уже тебя караулю

музыка гомон и дрянь
но твоя флейта
неземной сласти
я под роялем
ковры рву
попробовал и реветь понёсся
а ты под визгами кланялся
бокалы плавали и все сомлевали
паскудили помалу смешками,
замшево-шёлково
ты сидел как акварелинка
тонко назолоченный
руками ночи.
шампанское. все кивали
твой ментор забился в диван
ёжится юродиво, тебя тянет
ты улыбаешься
едва жив от ран
оскаленный, таю.
нагнулся поздравить.
ты выжег навылет
смешок кофейный
жмёшь руку
шулеская записка в манжете
я вырвал его зубами
за портьерой
я читал, пока не вымок
закомкал и забил раковине в ухо
кто-то вдруг я летел полз
нёс себя как на рынок
выпьем, любовь-старуха!

стучишь о борт в стекло
ты ярок. ты здесь
ты улыбаешься и исчезаешь вбок.
что с машиной?
дверь щёлк, вдох
ты пахнешь как мои краски в детстве
как море
и мёдом
губы сладки кровью
рву ворот. бредствую.
изогнуто ты забросил руки на переднее сиденье
и передал узкий трофей пустому
я тебя всегда, моя флейта
моё воскресенье
ты целуешь. я весь распорот
ты вверх и в сторону
закидываешь руки на шею, смеёшься
перегрызу тебя, раздавлю горло
в теле галдит
зноет голод
я целую колено плечо и сквозь них
всё, ты на просвет нагоцветен
ты улыбаешься
хрипнет таксист-старик
я весенен. я летен.
твои глазищи - огни.

Выбираясь из постели, он привычно-механически совершил серию движений, приличных утру - побрился, порезавшись, неосознанно мыча в такт какому-то канкану за стеной, собрался вяло, оторопело глядя на циферблат над белой дверью - одиннадцать, а поезд был на 9, почему же Чарльз ушёл, не разбудив его. Билеты остались на тумбочке, чемоданы нетронуты. Шатается внизу, ждёт случая извести насмешками, показывает фокусы? Марк взял неосознанно флакончик его одеколона, брызнул себе на запястье - женскость! - вдохнул, привычно мазнув носом.
"По ступенькам я шагаю – и считаю, и считаю..." Свежие окна распахнуто улыбались, девушка за стойкой портье мягко завела прядь волос за ухо, принимая его ключи, и вдруг визгливо спохватилась.
Задерживая улыбку на губах, Марк принял мраморный квадратик карточки. Чёрные буковки. знакомая расползчатость. Марк резко рубанул локтем воздух, подшатываясь.
Он медленно плыл сквозь помещение, отмечая отсутствие у встречных лиц необходимых частей - глаз, носов, губ. У раритетно вальяжного граммофона, потрагивая иглу, стоял Чарльз, вопросительно улыбаясь сувенирному механизму. Видение лопнуло, тошнота хлынула в горло, и Марк рухнул, давясь желчью и слезами.

@музыка: Muse - Time is running out

@темы: моя шняга, слешъ, one otp to end all otps

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра